АПН Северо-Запад АПН Северо-Запад
2017-02-03 Андрей Балканский
"Вы моего сердца, суки, суверенитет нарушили!"

В ноябре 1996 года Лимонов прибыл в Питер, чтобы для оживления отделения объявить о слиянии его с «Рабочей борьбой». Жвания организовал для него лекцию в университете им. Герцена. Помню, после нее, несколько робея от вида вождя, я задавал ему идиотские вопросы: «Как вы относитесь к Довлатову?» и «Эдуард Вениаминович, вы считаете себя романтиком?» Лимонов, поморщившись, отвечал, что талант Довлатова как писателя сильно переоценен, а на романтика и вовсе как-то махнул рукой.

Общение продолжилось в бункере уже для своих. Здесь вождь представил нам Жванию и говорил о необходимости усиления отделения и скорой революции. О том, что если мы ее не сделаем до 2000 года, то партию можно распускать. Тут я задал ему уже более осмысленный вопрос: «Вы же помните, сколько лет готовилась революция 1917 года. Декабристы разбудили Герцена, тот ударил в колокол, разбудил народников и так далее. Видимо и нам надо готовиться к длительной борьбе?» «Я до 2000 года не доживу и все это бесполезно. Надо побеждать раньше», – отрезал Эдуард.

Похожий эпизод произошел в том же году с Захаром Прилепиным. «В 97-м Лимонов приезжал в Дзержинск, - вспоминал он. - Я пришел на его встречу, подошел: «Эдуард, когда будет революция? Я хочу в ней участвовать». «Года через четыре». Через четыре года, правда, выбрали Путина. Но Лимонов в этом смысле был прав: власть через четыре года могла осыпаться, всё к этому шло».

В городе о нас никто не знал и с этим надо было что-то делать. Мы с младшим Гребневым ходили на любые, даже самые мелкие маргинальные акции, чтобы засветить флаг партии и по возможности выступить. Таких тогда в городе проходило довольно много. У Финляндского вокзала любил митинговать депутат от ЛДПР Вячеслав Марычев, памятный своими выходками в Думе, вроде прихода туда в красном пиджаке с накладной грудью. Он нам охотно давал слово, мир его праху. Помимо этого, мы активно «бомбили» город граффити и продавали «Лимонку».

Постепенно отделение начало жить двойной жизнью. Оформилось соперничество между леваками Жвании и нами – вновь прибывшими людьми из группы Гребнева. Вскоре конфликт стал более чем заметен, и весной 1997 года из Москвы мирить нас приехал Лимонов. Он предложил решить спор о лидерстве действием. «Проведите какую-нибудь акцию, заявите о себе. Захватите крейсер "Аврора", например», – сказал неблагодарный Эдуард, только что вернувшийся с экскурсии, в ходе которой капитан корабля лично показывал известному писателю внутренности революционного крейсера.

6 мая 1997 года мы провели захват «Авроры». Это была первая по-настоящему громкая акция петербургского отделения НБП (партия признана экстремистской, её деятельность запрещена на территории РФ - ред.) и первая акция прямого действия (АПД) нацболов, которые впоследствии и сделали партию знаменитыми. В акции участвовало человек пятнадцать. Мы поднялись на палубу как обычные посетили, вышли на нос корабля, а затем полезли на носовую башню и на мачту. Адреналин зашкаливал, сердце билось, а ладони потели, пока я лез наверх. Уже наверху, сидя с флагом на рубке крейсера, я увидел под собой весь Питер, расстелившийся под майским солнцем. Мы кричали: «Отберем у Нурсултана русский север Казахстана!», «Революция!», «Севастополь – русский город!» - и так далее. Внизу беспомощно бегали матросы, не зная, что с нами делать. Минут сорок прошло до приезда милиции. Успели снять нужные картинки и уехать телевизионщики и журналисты. И только потом уже мы сами спустились на палубу и поехали оттуда в отделение.

«А зачем вы орали: "Смерть панкам-металлистам"?» – Спросил один из ментов. Разъяснение, что на самом деле кричали «Смерть чеченским террористам» (что было чистой правдой), его вполне удовлетворило.

Времена, как уже говорилось, были либеральные, ельцинские. Нам вменили какое-то административное правонарушение, никого даже на сутки не посадили, а мне, как несовершеннолетнему, отправили письмо в школу. Там директор, вызвав меня к себе в кабинет, сообщил, что поддерживает наши лозунги и эту акцию.

Именно «Аврора» ознаменовала собой победу группы Гребнева над группой Жвании. Дмитрий активно участвовал в ее подготовке, проводил разведку, привел СМИ и организовал медиа-подсветку, но лично на мачту не полез, стоя внизу у корабля с другими журналистами. Он так до конца не определился со своей ролью. Тот же Лев Лурье написал тогда статью о том, что несколько странно, будучи лидером партии, описывать ее же акции в газете «Смена» под псевдонимом «Нестор Гусман» - можно ли, мол, представить в этой роли Ленина? Таким образом, в питерском отделении началась новая эра. Мы стали, как говорил Гребнев-старший, «бандой штурмовиков».

Закрывая тему Жвании, в дальнейшем то сближавшегося, то вновь отдалявшегося от нас, нужно отметить, что его гауляйтерство, являясь частью партийной истории, было в целом случайным эпизодом. Он был не нацболом, а попутчиком, волею судеб и Лимонова оказавшимся во главе организации на небольшой срок, всего на несколько месяцев. Прийди Андрей Гребнев в организацию чуть раньше, этого могло бы и не случиться.

Другим попутчиком, но, в отличие от Жвании, за много лет никуда не девшимся, стал «анфан терибль» питерской журналистики Юра Нерсесов. Я познакомился с ним в школе юных историков «Добрыня», руководимой почвенником и патриотом, радушным бородатым дядькой Борисом Михеевым, где Юра готовил старшеклассников к городским олимпиадам по истории. Полуармянин-полуеврей, в очках, он сам любил пошутить на предмет своей схожести с карикатурами из гитлеровского антисемитского журнала «Der Sсhturmer» и казался совершенным, по терминологии Гребнева, «интелем», но был склонен к авантюрам. Юра участвовал в обороне Белого Дома, ездил в воюющее Приднестровье, писал неполиткорректные статьи про академика Сахарова, Николая II и холокост, а в молодости, работая на заводе «Электросила», чуть не сел. Когда до него докопались трое пьяных слесарей, назвали «жидовской мордой» и попытались побить, Нерсесов удрал от них, подобрал арматурину и набросился с ней сзади из-за угла на одного из обидчиков. «Когда он упал с разбитой головой, я поймал дикий кайф, мне захотелось добить его и лизать кровь на полу, – вспоминал он. – Но подумал, что 5 минут удовольствия не стоят 10 лет зоны».

В справочнике издательства «Панорама» Юра проходил не как левый или правый, а как тотальный, красно-коричневый экстремист. Одной из его излюбленных целей в 1990-е был мэр Петербурга Анатолий Собчак, который уже после поражения на выборах и отставки всё же подал иск о защите чести и достоинства. Процесс превратился в шоу. Нерсесов и его команда выясняли: правда ли что младшая дочь Собчака хочет стать валютной проституткой? Действительно, ли градоначальник, как утверждала в интервью его супруга Людмила Нарусова, купает в ванной 15-летнюю Ксению? Каким извращениям и психиатрическим отклонениям это соответствует? Судя по рассказам очевидцев, экс-мэр от такого глумления, с удовольствием раздуваемого прессой, реально страдал, принимал валидол, проиграв процесс, написал на своего мучителя заявление в прокуратуру, что тот его убивает, и вскоре действительно умер…

В общем, весьма опасный человек Нерсесов. Лучше с ним не связываться. Когда Дугин в Питере баллотировался в Думу при поддержке Курехина, Юра поучаствовал в его компании, и, по его утверждению, мэтр попытался кинуть его на деньги. В ответ Нерсесов наехал на всю НБП, опубликовав статью «Загнивание тропических фруктов» в анархическом журнале «Черная звезда». Собственно, идеологически и стилистически партия – особенно в тот период – ему была вполне близка, поэтому он начал цепляться к мелочам. Упомянув, например, про то, что «Лимонка» зря ставит в пример «неудачников и лузеров», как упомянутые выше Кодряну и Боб Денар.

Эдуард ответил ему в тексте с характерным названием «Лимонка в журналистиков»:

«Автору статьи в газете анархистов "Черная звезда" не нравится мой друг, король солдат удачи Боб Денар: "Этот субъект неоднократно пытался организовать перевороты в различных африканских странах, но везде негры вышибали его пинками под зад. Пару раз Денару удавалось захватить Коморские острова (площадь 1900 кв. километров, население 300 тыс. человек). Но в итоге его выперли и оттуда". Деформированный, кривозубый, криворожий, шаркающий одной ногой, форменная жертва аборта — автор статьи (я его лично знаю), да посмотри ты ради бога в зеркало! Ты хоть бабу одну стоящую захватил за сиську в своей жизни, не говоря уже об островах с якобы недостающей площадью? Злоба мелкого человека против тех, кто выше, больше и благороднее его, сквозит во всех фразах завистливого и злобного племени журналистов».

Юра совершенно не обиделся, изучив биографию Кодряну, признал, что у того были интересные идеи, а вскоре во время одного из приездов Лимонова в Петербург произошло их историческое примирение. «Берегите этого маленького человека с большой головой. Он нам еще пригодится», – сказал нам Эдуард на Московском вокзале, садясь в поезд. И действительно, пригодился и не один раз...

Но вернемся к событиям весны 1997 года. Мы не зря кричали на «Авроре» про хана Нурсултана. В тот период началось брожение среди казаков и русского населения Северного Казахстана и предполагалось, что партия примет там участие в народном восстании. На 2 мая был назначен казачий круг в Кокчетаве, предполагалось либо создание автономии, либо провозглашение казачьей республики, с последующим присоединением к России. Казаки попросили помощи людьми, и Лимонов с семью соратниками отправился в так называемый «азиатский поход».

С самого начала пути их сопровождали российские оперативники, несколько раз, не скрываясь, обыскивали: «Пулемёты везёте?» В Кокчетаве на перроне встретила толпа ментов. Нацболы оказались единственной приехавшей группой, хотя собирались и жириновцы, и баркашовцы, и националисты Беляева. Несколько групп казаков были задержаны ещё на территории России российскими же спецслужбами. Пригласившего Лимонова атамана Петра Коломца также арестовали, но уже в Алма-Ате, их казахские коллеги. Вскоре выяснилось, что перепугавшиеся власти проведение круга запретили, и в итоге казаки от мероприятия отказались.

В тот приезд, гуляя по Алма-Ате под бдительным оком местных спецслужб, Эдуард решил пойти посмотреть на родной дом выросшего в этом городе Жириновского. И не пожалел об этом:

«Когда я там побывал, вспомнил харьковскую юность и свой дом. Это такой двухэтажный с террасой деревянно-глинобитный домишко. Это вот русские в рассеянии. Надо понимать, почему он выступает с такими идеями. Диаспорой русских на Украине нельзя назвать, а он был истинная диаспора. Это русские, которые завоевали эти территории, жили там. В пределах Садового кольца ни фига не понять этого. Понятно, что он думает, что это его земля – а чья это еще земля? Вот эти покосившиеся террасы, шелудивые собаки, все это выходит к какому-то гнусному косогорику, по которому стекает вода и во время дождя все это превращается в месиво такого говна. Я вспомнил, что у нас в Харькове рядом тоже были три кладбища, профсоюзное училище – говно жуткое. Это не Садовое кольцо, но это земля, где твой отец ходил в галифе, сажал какую-то х.йню... Люди, живущие с такой ментальностью как у меня, или Жириновского (тут уже неважно, что с ним потом случилось), их миллионы. Этого не понять вот этим пидорам лощеным. А то они лезут – вы там нарушили суверенитет Украины. Вы моего сердца, суки, суверенитет нарушили! И я никогда вам этого не прощу!»

Чтобы не возвращаться просто так в Москву, Эдуард отправился с ребятами в 201-ю дивизию, охранявшую границу в Таджикистане. В течение 14 дней на поездах и автобусах они добирались до нее с различными приключениями, и наконец достигли цели. В Курган-Тюбе Эдуард познакомился с ещё одним «псом войны» своей жизни вслед за Бобом Денаром и приднестровским комбатом Костенко. Это был знаменитый полевой командир Махмуд Худойбердыев, воевавший под красным флагом, позже поднявший мятеж против президента Рахмонова, разгромленный с помощью российских войск и загадочно погибший.

В расположении дивизии Эдуарда все восхитило. Колониальные ароматы, экзотика, военное присутствие империи – пусть уже и распавшейся. Киплинг. «А все началось с приезда в 1991 году Травкина, Собчака, Велихова. Приехал старший брат и указал младшему: "Давай в демократию!" Эх, неплохой был народ таджики, Эдуард Вениаминович! – С сожалением говорил ему подполковник Александр Рамазанов. – Из рук выпустили. Нельзя выпускать детей, животных, скотину из рук».

К концу мая Эдуард с нацболами вернулись в Москву, отмотав более шести тысяч километров.

Эту музыку он готов слушать до конца жизни. После этих впечатлений просторы Средней Азии снились ему в тюрьме:

Страшно проснуться: пустая тюрьма
Утром проснулся рано
А под ногами, с крутого холма
…Бактрия и Согдиана…

Жёлтые обе. Милые две
Родины у султана
Бактрия – словно бы грива на льве
Дождь золотой – Согдиана

Я не доставлю вам… я не умру
Как лепестки из фонтана
Нежно стучат о земную кору
…Бактрия …Согдиана

Ты пишешь письмо мне?
А адрес прост:
каракули крупного плана
Азия – где небеса – купорос
Бактрия… Согдиана…

…Будет полёт золотых орлов
Но соль будут лить на рану…
Пока не увижу с высоких холмов
Бактрию и Согдиану

Вероятно, именно после этой поездки он задумался о возможном конце жизни, как описал Эммануэлю Карреру – дервишем, на восточном базаре, у древних стен Самарканда.

Андрей Балканский

Вверху - Андрей Гребнев и Эдуард Лимонов на демонстрации в Москве, 1998 г. Фото Данилы Дубшина.