 |
 |
|
|
Продолжение. Части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13
Судья Содомовский, Климентьев и другие
"Так, кто у нас сегодня прибыл еще из свидетелей?" - Cпросил судья Нижегородского областного суда Владимир Содомовский, председательствующий по делу Климентьева и Кислякова.
Секретарь назвала несколько фамилий.
"Давайте по порядку", - распорядился судья.
Владимир Содомовский был одним из самых опытных нижегородских судей и слыл человеком крутого нрава. Вместе с тем он обладал чувством юмора, был остр на язык и, несмотря на свое положение и солидный возраст, не скрывал симпатий к юным представительницам слабого пола. А еще его крупная, в буквальном смысле, фигура была слишком узнаваемой, чтобы остаться незамеченной среди завсегдатаев саун. Впрочем, ничего предосудительного он не делал, а любовь к девушкам и желание попариться в хорошей сауне - это вполне естественно для здорового русского мужика...
По обе стороны от Содомовского, за огромным судейским столом, сидели еще двое судей, - так называемые народные заседатели. Ими были две женщины, средних лет и постарше, которые за весь судебный процесс не проронили и слова. Но судя по выражениям их лиц, следили они за всем происходящим в зале с большим интересом.
В то время, когда Содомовский готовился к допросу очередных свидетелей, на скамье подсудимых в железной клетке, сваренной из строительной арматуры и покрашенной белой краской, томился Андрей Климентьев. Такой же высокий и мощный, как судья, такой же острослов, как и он, только моложе и в тренировочном костюме.
Народных заседателей он как-то раз уважительно назвал "судьями фактов", а председательствующего - "судьей права". И, думаю, в данном случае, эти определения, почерпнутые Андреем из популярной юридической литературы, соответствовали действительности.
Напротив клетки, по правую руку от судей, сидел гособвинитель, нервно покусывая губы и показывая всем едва прикрытую редкими волосами лысину. К 1997 году этот зачес уже стал широко известен под названием "лукашенковский". Гособвинителем в процессе выступал сам городской прокурор Владимир Шевелев - маленький, остроносый и болезненно бледный человечек.
На протяжении всего процесса ему доставалось с двух сторон: и от подсудимого Климентьева? и от судьи Содомовского. Подсудимый постоянно ругал прокурора за необъективность расследования дела и послушное выполнение всех указаний, в том числе и незаконных, губернатора области Бориса Немцова, а судья кипел от возмущения, когда прокурор нарушал установленный порядок рассмотрения дела в суде.
"Вы хоть когда-нибудь были в суде?" - Насмешливо спрашивал он прокурора, когда тот заявлял несвоевременное ходатайство или, внезапно вскакивая с места, бросался со своими бумагами к свидетелю, стоящему за трибуной, и начинал с ним что-то там выяснять.
"Вы уже в третий раз идете на нарушение закона, - говорил Содомовский прокурору, едва сдерживая себя. - Так не ведется судебное заседание!
Подходит с места к свидетелю и о чем-то с ним шепчется, это вообще какая-то дичь! Надо брать документ из дела и мне говорить! Если нужно, просите суд показать документы. А то получается: вы - сами по себе, мы - сами по себе. Вы написали на меня бумагу о нарушениях, а сами? Я же не подбегаю к свидетелю".
Да, за несколько дней до этого гособвинитель высказал в адрес судьи ряд замечаний процедурного характера. Например, что подсудимый "постоянно прерывает свидетелей, допускает высказывания", а судья не всегда делает ему на это замечания. Наконец, Шевелев обвинил Содомовского в том, что тот даже хотел лишить его слова.
"Я здесь судья, а стало быть, и хозяин положения. И как вести судебное расследование, знаю не хуже других", - отрезал тогда Владимир Содомовский.
А когда прокурор пригласил в суд в качестве свидетелей группу врачей, сомневаясь в том, что у подсудимого Кислякова не настолько больна дочь, чтобы ее отец брал у иностранного партнера в долг деньги на ее лечение за рубежом, судья просто взорвался от возмущения.
Хотя врачи знали и говорили следователям, что дочь Александра Сергеевича Кислякова неизлечимо больна, прокурор Шевелев все же потребовал провести экспертизу состояния ее здоровья и вызвал врачей в суд для допроса.
"Неудобно при отце спрашивать о болезни дочери, - сказал Содомовский, - а не спросишь, - прокурор потом на меня снова бумагу напишет..."
"Я хотел спросить у свидетелей, настолько ли это серьезное заболевание, что в Навашине нельзя такую операцию сделать?" - Пояснил прокурор.
"Это только родители могут решать, где им лечить дочь! - Возмутился Содомовский. - Если бы у меня была больная дочь, я бы ползком дополз до заграницы, где ей могли бы помочь"...
Когда выяснилось, что Кисляков, проконсультировавшись с врачами, все же решил не везти дочь в заграничную клинику, и вернул деньги сердобольному иностранцу, из своей клетки подал голос Климентьев:
"А между тем, его обвинили потом в получении взятки! Все про все знали, и все-таки обвинили!.. Хотели до меня добраться, а взяли его. Полгода продержали в СИЗО. В три часа ночи старика, искусанного клопами и комарами, всего в зеленке, выводили на допросы, вымогали показания! Все доказательства получены с нарушениями закона!"
"С вашим темпераментом вы, работая в СИЗО, вообще бы никому там спать не давали", - парировал судья.
А вот какие любопытные мысли и ассоциации рождались у корреспондента "Нижегородской правды" Николая Симакова в результате его наблюдений за основными участниками процесса из зрительного зала (сразу чувствуется старая школа советской журналистики):
"Во время допроса свидетелей Кисляков по обыкновению сидит с самым смиренным видом, вероятно, раздумывая над постигшей его бедой. Лишь когда речь заходит о кредите, он обязательно задает два-три вопроса, хорошо продуманных, целенаправленных и четких. И снова затихает, пристально следя за происходящим. Зато Климентьеву буйный дух далеких предков не дает покоя. Бездействие его заметно гнетет, он полон нетерпения и готов в любую минуту ринуться в бой..."
Журналист Павел Глумин видел Климентьева чуть иначе, но читать его репортерские отчеты о процессе было тоже забавно не только обывателям, но и мне:
"Поистине уникально поведение самого знаменитого подсудимого губернии. Климентьев если и сидит спокойно на своей скамеечке, то обязательно с выражением неописуемого страдания на лице, всем своим видом показывая недоумение по поводу предъявленных ему обвинений. В остальное же время Андрей Анатольевич мечется по своей клетке, как игрушечный медвежонок, заведенный ключиком. Смеется, крутит пальцем у виска, страдальчески протягивает руки сквозь прутья клетки. В общем, полный набор приемов профессионального шоумена.
Судья Содомовский каждые пять минут взрывается яростной тирадой в адрес Климентьева: "Прекратите здесь процесс нарушать! Кривляется, понимаешь, как некий развлекатель!
Прокурор Нижнего Новгорода Владимир Шевелев, наоборот, на каждом заседании углубленно изучает ворох бумаг, не замечая едких реплик в свой адрес в исполнении подсудимого. Адвокаты Климентьева с пунктами обвинительного заключения борются весьма успешно..."
Да, вот такая картинка! Как в кино!
"Меня могут посадить только по "сталинскому призыву"! - Заявил однажды Андрей судье. - Я выиграю суд без всяких проблем, я ещё только начинаю сражаться! Я разбил вас по взятке, по кредиту, вы только по приказу "обкома" можете дать мне срок!"
"Какая энергия! - Воскликнул тогда Содомовский. - Вам надо укол сделать".
Но чаще всего Климентьев все-таки набрасывался с критикой на прокурора, напоминая тому, при каждом удобном случае, что его самого и его "покровителей" из нижегородского Кремля (или "обкома") ждет тюрьма. Например, по утрам, пока в зале еще не появились судьи, Климентьев на глазах изумленной публики и журналистов, мог запросто прокричать прокурору, похлопывая ладонью по скамье подсудимых: "Вован, иди сюда, я держу для тебя место".
А однажды, в пылу полемики, Андрей заявил, что против него строят козни не кто-нибудь, а именно бывшие комсомольцы и коммунисты, в том числе и прокурор Шевелев. После чего прокурор (уже неоднократно получавший взбучки от судьи за самовольные выступления) поднял как школьник руку, прося разрешения сделать заявление.
"Ну, что у тебя? - Сморщился Содомовский. - Говори".
"Уважаемый суд! - Поднявшись во весь свой небольшой рост, громко, с дерзким вызовом, произнес Шевелев. - Только что подсудимый Климентьев заявил, будто бы я выполняю указания коммунистов. Это - ложь! И вообще, товарищ подсудимый Климентьев, к вашему сведению, я никогда не был членом КПСС!.."
В зале все затихли.
"Это меня оглушило, - отреагировал Климентьев. - Тогда... это является для вас смягчающим обстоятельством. Я вас зауважал".
"Ишь ты, какой, оказывается! - Воскликнул, в свою очередь, Содомовский. - Беспартийный!.. Ладно, садись, хватит здесь цирк устраивать..."
(При этом надо понимать, что сам судья Владимир Григорьевич Содомовский, заслуженный юрист Российской Федерации, просидевший более 30 лет в кресле судьи, разумеется, членом КПСС был.)
Суд, заседания которого проходили ежедневно, продолжался почти три месяца. И за это время в большом зале Нижегородского областного перебывало множество людей - свидетелей, журналистов, зрителей. Были там и мои друзья, и коллеги, приезжавшие из Москвы в Нижний по своим делам и, ради любопытства или чтобы поддержать меня, непременно заходившие в суд.
Был там и Эдуард Лимонов. Он дважды приезжал в Нижний за этот период, и всякий раз мы с ним виделись и обсуждали ситуацию с Климентьевым. Вечерами мы ходили ужинать в "Виталич" - один из лучших ресторанов русской кухни в Нижнем Новгороде, где я часто встречал и Бориса Немцова. Тогда в ресторанах позволялось курить, и мы с Эдуардом после ужина, всякий раз выкуривали по сигаре, стараясь не думать ни о чем плохом. Но ресторан располагался совсем недалеко от областного суда, на Покровке, и не думать о процессе, о Климентьеве и Кислякове у нас не получалось.
22 февраля 1997 года, в день рождения Лимонова, в клубе "Rocco", принадлежавшем Климентьеву, были накрыты столы в честь Эдуарда. Эта идея целиком принадлежала Сергею Климентьеву (младшему брату Андрея), и он же, собственно, все и организовал. Собрались многочисленные гости, и мы все ждали Лимонова, желая сделать ему сюрприз. Но он так и не пришел, хотя, я с ним, накануне, договорился о встрече именно в "Rocco". Беда в том, что я не знал адреса той квартиры, где остановился Эдуард (это была квартира кого-то из его однопартийцев), а мобильный телефон то ли у него в тот вечер не работал, то ли его вообще с ним не оказалось. В итоге мы напрасно прождали виновника торжества в сияющем огнями ночном клубе и, грустные, разошлись, пропустив за его здоровье по рюмке водки. В то время как он сам вынужденно сидел в какой-то маленькой квартире, так как хозяева куда-то ушли, не оставив ему ключа, и ел то ли борщ, то ли холодец. Чего только не бывало в жизни героя мировых бестселлеров!..
Но вернемся в зал Нижегородского областного суда, куда пригласили для допроса очередного свидетеля. Это был не он, а она. Высокая, крупная, стройная брюнетка в строгом, обтягивающем черном платье чуть выше колен, и накинутом на плечи малиновом палантине с вензелями Lois Vuitton. По мере того, как она шла по длинному залу от входной двери к свидетельской трибуне, находящиеся в зале зрители постепенно склоняли головы в проход, не в силах оторвать глаз от этого чуда природы, оправленного в тонкую шерсть, шелк и капрон.
На Содомовского внезапно напал кашель. Он начал задавать ей дежурные вопросы для протокола, а сам смущенно отводил в сторону взгляд.
"А чего это вы к нам так долго добирались? - Спросил он, наконец, овладев собой. - Мы вам уже трижды направляли повестки".
"Вы их направляли в Санкт-Петербург, где я прописана, а я живу в Нижнем. Я позвонила маме, и мама мне сообщила..."
"Мама, значит... Хорошо. А здесь вы, где работаете?"
"Я сейчас не работаю. И вот, думаю, вернуться назад, в Питер, потому что сейчас здесь работы нет... А раньше работала в казино. Менеджером..."
Она произнесла "что" не мягко, через "ш", как это делают москвичи, а четко через "ч", как произносят только питерцы. И это прозвучало в ее исполнении очень мило. И слово "менеджер" она произнесла тоже по-своему, сделав ударение на вторую “е”, причем и первая и вторая “e” прозвучали у нее не мягко, через "э", а жестко через "е", как произносят иногда слово "секс" гости популярной телепередачи Андрея Малахова "Пусть говорят" из какой-нибудь деревни Кукуево.
"Как, как? - Переспросил Содомовский, встрепенувшись. - Ме-не-д-жер?.."
После того, как свидетель ответила на вопросы гособвинителя, судья спросил:
"А почему вы на следствии давали одни показания, а суду - другие? В чем причина?"
"Суд - высшая инстанция!" - Ответила девушка.
"Приятно слышать, - улыбнулся Содомовский, бросив взгляд на Шевелева.
Следующим свидетелем оказался субтильный молодой человек в сером костюме. От волнения он то и дело поправлял спадающие с переносицы очки, и был похож на студента первокурсника. При этом он тоже работал в казино.
"И кем же вы там работаете?" - Спросил судья.
"Я - пит-босс".
"Пит... пит-босс? - Насмешливо переспросил Содомовский. - Это еще что? Ни на босса, ни на этого, как его... питбуля вы не похожи..."
Свидетель объяснил задачи пит-боса в игорном заведении, после чего ответил на вопросы прокурора.
"А почему вы на следствии говорили совсем другое?" - Теперь уже вопрос судьи задал свидетелю прокурор Шевелев.
Свидетель снова поправил спавшие было с потного носа очки и едва слышно произнес:"Вы же сами мне это сказали, а потом заставили повторить".
"Публика наградила молодого человека горячими аплодисментами, а прокурор наверняка был повергнут в отчаяние: он не ожидал подобного выпада и не подготовился к нему", - написала на следующий день одна из местных газет.
Но главными свидетелями этого громкого судебного процесса были, конечно же, совсем другие люди - Борис Немцов и Борис Бревнов. Оба - высокие, молодые и симпатичные. Оба успешные. Оба с вьющимися волосами. Только Бревнов - блондин, а Немцов брюнет.
В период следствия и суда Борис Бревнов являлся советником губернатора Нижегородской области по экономическим вопросам и председателем правления НБД-банка. Первую должность он занял еще в 1992 году, едва окончив Горьковский технический университет по специальности "инженер-электромеханик". Губернатором Нижегородской области в то время был, разумеется, Борис Немцов.
Одним из негласных условий получения Навашинским кораблестроительным заводом многомиллионного кредита в долларах США было то, что все кредитные государственные средства на постройку новых морских судов должны были пройти именно через счета этого небольшого частного НБД-банка. И Кисляков с Климентьевым тогда подчинились. Но потом Климентьев заупрямился и не стал давать оговоренные "откаты", точнее попросил их отстрочить. За что и поплатился, оказавшись за решеткой.
А во время судебного процесса Борис Немцов уже перебрался в Москву, став первым вице-премьером Правительства России. Оттуда, из Москвы, он в марте 1997 года и прилетел в Нижний, чтобы выступить в суде в качестве свидетеля. (А через месяц перетащил в Москву и своего советника Бревнова, рекомендовав его на должность руководителя РАО ЕЭС: видимо, вспомнил, что тот пять лет назад получил диплом инженера-электромеханика.)
К суду Немцов, как мог, подготовился, но не рассчитал своих сил и явно не ожидал, как там может быть нелегко выступать даже первому вице-премьеру страны.
Он был напряжен с первой минуты, как только вошел в зал и даже, по свидетельству журналистов, раньше. И все-таки Немцов постарался вначале даже пошутить, выдав домашнюю заготовку:
"У меня будет одна просьба к суду. Просьба такая: давайте сделаем так, чтобы заседание не превращалось в орган, который управляется из клетки".
Тут не удержался Андрей и крикнул: "Да все наше государство - клетка!"
"Я бы хотел все-таки, чтобы суд был достойным, чтобы судья его вел, понимаете? - Продолжил Немцов. - Потому что, к сожалению, я должен вам сказать, что некоторые фрагменты, которые нам показывает телевидение, доказывают, что суд управляется из клетки и это, конечно, дискредитирует правосудие..."
О чем говорили эти его слова? О том, что за ходом процесса он следил и был явно им недоволен. Безусловно, понял этот прозрачный намек и многоопытный Содомовский. О том, что тогда подумал Владимир Григорьевич, и как он вообще относился к Немцову, Бревнову и всей той веселой компании, пришедшей к власти в области в начале 90-х годов, я не знаю. Но об этом может свидетельствовать вынесенный чуть позднее судом приговор. И уж совсем не сомневаюсь (а даже представляю себе в красках), как через год Владимир Содомовский встретил сенсационную новость из Москвы об увольнении Бревнова с позором из РАО ЕЭС и обвинении его в злоупотреблении служебным положением, а также в хищении государственных средств в особо крупных размерах.
Как стало известно, Бревнов зафрахтовал самолет для доставки своей американской жены из США в Россию, и за этот перелет РАО ЕЭС заплатило 520 тысяч долларов и 70 миллионов рублей за отдельную доставку ее багажа. А еще - на 560 тысяч долларов РАО ЕЭС была куплена новоиспеченному руководителю квартира в Москве и за 1 миллиард рублей - дача в Подмосковье. В то же самое время работникам нескольких предприятий отрасли по полгода не выплачивалась заработная плата, а их дети падали в голодные обмороки в школах.
А в конце августа следующего, 1998 года, был отправлен в отставку и сам Немцов.
Так что, как говорится в детском стишке, "недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах"... И все это - наша История.
Хотя тут же, справедливости ради, хочу отметить следующее. Судебный процесс Климентьева-Кислякова, действительно, широко освещался в российской прессе, а местные каналы телевидения практически каждый вечерний выпуск своих новостей начинали словами: "А сейчас новости из зала нижегородского областного суда". И показывали Климентьева, который делал различные заявления по ходу суда или давал прямо из клетки интервью тележурналистам, называя своего бывшего друга Немцова "Кудрявым папуасом" и прочими обидными прозвищами. И все это стало возможным только благодаря... губернатору Нижнего Новгорода Борису Немцову!
В этом он проявил себя, как... нет, не как му...к, а как истинный демократ, для которого конституционный принцип свободы слова не был пустой декларацией. В 1998 году, когда я участвовал в процессе по делу Коняхина, районный суд Ленинска-Кузнецкого в Кемеровской области был оцеплен кольцом омоновцев, не пропускавшим в суд праздных ротозеев и местных журналистов. И всем кузбасским газетам и телеканалам было строго-настрого рекомендовано не заниматься "политической трескотней" и тему суда над мэром Ленинска-Кузнецкого не поднимать. "У нас нет такой темы!" - Было сказано журналистам в администрации Кемеровской области. И о процессе Коняхина писали, в основном, журналисты из соседних регионов и Москвы.
В Нижнем Новгороде все обстояло иначе.
О том, что еще говорил в суде Борис Немцов, я могу сказать шестью словами: он оправдывался, обвинял и снова оправдывался.
"Вопрос абсолютно не по существу. Я не получал никаких кредитов... Вопрос-то в чем?... Я ответил на этот вопрос, и отвечать... Больше ничего не могу добавить... Извините, у меня к судье просьба большая. Можно мне будут задавать вопросы? А комментировать мое выступление мы будем где-нибудь в коридоре... У меня просьба к суду снять вопрос. Вопроса не было... Вопрос никакого отношения к делу не имеет... Вопрос никакого отношения к делу не имеет!.. Я отвечать на него не буду!.. Я думаю, что обвинение во многом право. И я не хотел об этом рассказывать, но я расскажу. Обвинение очень даже во многом право... Я хочу, чтобы здесь глупостей никаких не было... С этими контрактами... И когда я это увидел, то стало совершенно понятно, что бедный Кисляков... оказался просто под пятой у Климентьева... Заключает абсолютно невыгодный для завода контракт... И тут совершенно понятно, что это не сговор. Это не правильно. Я, кстати, считаю, что это не сговор... Каким-то невероятным образом Климентьев заставил этого многоопытного человека... Заставил его делать вещи, которые разрушают экономику завода... Я знаком с огромным количеством банкиров по всему миру. Нижегородская область известна во всем мире, как далеко продвинутый регион... И, конечно же, у меня есть гигантские связи в финансовом мире... Я считаю, что этот вопрос оскорбительный, я на него отвечать не буду. Мне никогда ничего никто не предлагал! И я никогда ничего нигде не брал... Ни ФСБ, ни прокуратура, ни 6-е Управление по организованной преступности, ни Москва, никто! Администрация области раскопала все эти штучки!.. Я вам могу сказать господа. Ко мне приходят сотни разных фирм: "Крупп-МаК", "Макдональдс", "Кока-Кола"... Я не помню, как мы обменивались подарками с фирмой "Крупп-МаК", но вполне возможно, что это было. Но я вам могу сказать другое. Что даже если и были какие-то подарки, то взамен они точно, в присутствии людей получили другой подарок от меня... Вы знаете, мне жалко Климентьева. Если я сейчас скажу, какие я от него получаю подарки, он просто покраснеет. Давайте мы не будем обсуждать белье и другие подробности. Давайте не будем. Просто жалко! Ну, зачем, зачем вы обижаете человека?.. Так, у меня к суду просьба. Я прошу не комментировать мои ответы из клетки, ладно?.. Уже и так вся область смеется, всем уже давным-давно все ясно. Уже ребенку ясно, кто сколько взял, почему и зачем. И сейчас начинаются какие-то комментарии из клетки. Зачем они нужны? Они только дискредитирует правосудие!.. У меня просьба будет, небольшая просьба. Первое, я заявляю: это откровенная, наглая ложь! Все, что сейчас говорил человек из клетки - это наглая ложь!.."
Отвечая на вопросы подсудимых и защиты, Немцов покрылся обильным потом, чем меня лично немало удивил, и в какой-то момент многим присутствующим показалось, что он вот-вот упадет в обморок (я это говорю абсолютно ответственно, без всякого преувеличения). Через час допроса Немцова было не узнать.
"Все, сколько у вас еще к нему вопросов? - Пытался регулировать допрос Содомовский. - Вы его совсем доконаете. Вы, Борис Ефимович, отвечайте им сами покороче: да-нет... А то они вас заклюют..."
В итоге, прервав меня на полуслове во время очередного вопроса, судья разрешил Немцову покинуть зал: "Все, свидетель, идите, идите, свободны..."
И Немцов быстро ушел. Однако из здания областного суда он вышел не сразу. Придя в себя в кабинете председателя суда, он покинул здание через "черный" ход.
Объективности ради приведу здесь несколько цитат из публикаций на тему явления в суд Бориса Немцова двух местных журналистов - Ольги Морозовой и Татьяны Витебской:
"Он был слегка на взводе: Все будет нормально! Нормально, я сказал!..
Сначала все шло обычно. Немцов расписался в том, что будет говорить правду, и встал на место свидетеля. Зачин был удачным: Призываю, чтобы процессом не руководил человек в клетке... Новоиспеченный член команды Президента долго вещал об уже известных всем фактах... Попутно Борис Ефимович как бы оправдывался, доказывая свою непричастность к делам Климентьева и Кислякова, постоянно роняя фразы типа: "Получить правительственные кредиты - это их инициатива", "Никакого отношения к открытию счета в НБД-банке я не имею",
"При подготовке документации все дела решали Кисляков и Климентьев. Я ни разу, хочу подчеркнуть это, ни разу в этом участия не принимал"...
Свидетель излагал материал с бумагами в руках, делая акцент, что никогда лично не бегал ради кредита по столичным кабинетам...
Все слушали, не перебивая. И даже Андрей Климентьев, сменивший по этому случаю спортивный костюм на пиджак и брюки, не вставлял в речь Немцова своих едких комментариев. Поэтому поначалу Борис Ефимович держался довольно уверенно...
Выступление закончилось. И тут началось самое интересное. С этого момента, как по команде, в игру вступили Климентьев, Кисляков, адвокаты и сам судья Содомовский...
Подсудимый и адвокаты задавали свидетелю бесчисленные вопросы без тени корректности: "Римские галеры собирались строить в Навашине или сухогрузы? Вы об этом знали? Знаком ли свидетель с руководством некоего банка? Не он ли помог вернуть банку 2 млн. долларов из погибшего "Нижегородца" (за вознаграждение)? Не взял ли подарок от одной известной компании?.."
Вопреки просьбам Бориса Немцова, Содомовскому так и не удалось спокойно вести процесс. Немцов стоял с растерянным видом и постоянно смотрел на часы. Но иногда создавалось впечатление, что зал суда он перепутал с собственным кабинетом...
Не один и не три вопроса Немцов оставил без ответа, считая оскорбительными. Он имел на это право. Смущает лишь количество...
Атмосфера накалялась, все участники процесса перешли на повышенные тона, и от тишины, стоявшей в начале заседания, не осталось и следа...
Местами допрос превращался в базар. Все понимали, что пора заканчивать. "Мое время сейчас дороже, чем ваше", - обронил свидетель. Звучало высокомерно. Но не действовало...
"Я прошу навести порядок в суде!.. Тишина должна быть!"
"А-а, тишина...- Содомовский преданно начал объяснять Немцову, что это в судебной системе необязательно. - У нас тут иногда такой мат-перемат стоит, что уши вянут. Я могу, Борис Ефимович, удалить его из зала, но ведь это результата не даст. Ну, у него позиция такая, он выкрикивает. А вы не обращайте внимания. Он мне тоже уже надоел!.."
Желая, видимо, угодить "высокому гостю", судья немедленно вступил в спор с адвокатом. Предметом стало число вопросов, которые защитники хотели бы задать еще: два или три. Судья, вероятно, считал, что чем меньше, тем лучше. Наконец, сошлись на том, что зададут третий вопрос, который будет считаться вторым. В результате выяснилось, что некоторые показания Бориса Немцова не совпадают с тем, что говорил в суде его заместитель Виктор Лунин.
"Попался!" - Злорадствовал Климентьев. "У меня есть все документы!" - Отвел от себя подозрения Немцов и под гул голосов стремительно покинул зал..."
Так видели ту ситуацию люди со стороны.
А Борис Бревнов, словно сошедший с обложки журнала мод, придерживался в суде более простой позиции.
"Ничего не помню, ничего не знаю", - Твердил он, полностью оправдывая свою фамилию. И нас с Климентьевым это, в принципе, устраивало: “Кто имеет уши слышать, да слышит!”
21 апреля 1997 года судья Владимир Содомовский огласил приговор. По всем тяжким преступлениям Климентьев и Кисляков были оправданы, и Андрей, ставший одной из знаковых фигур России 90-х годов, вышел из клетки на свободу под гром аплодисментов.
Потом его снова посадили. Но то была уже совсем другая история. И другие действующие лица.
Сергей Беляк
Продолжение следует